Стук закрываемых ворот доносился уже через дремотную пелену, превращавшую обыденные звуки в части разноцветного сна. Шаги по зале и голоса, доносившиеся снизу, и вовсе едва коснулись моего слуха, прежде чем исчезнуть в бездне ушедшего времени.
– Капитан. – Голос Лиса на канале связи звучал настороженно.
– Да вы что, сговорились, что ли? — непритворно возмутился я. – Только-только заснул – ты орешь.
– Должно быть, наблюдательный пункт моего друга находился на ложе фройляйн Ульрики, поскольку я отчетливо услышал характерный скрип, когда Лис прижимался ухом к тонкой деревянной перегородке, отделяющей спальню хозяйки от общей залы.
– Мне, пожалуйста, вина – все равно какого, но только хорошего, — явственно донесся до меня незнакомый мужской голос. – А даме – что-нибудь согреться и, конечно же, поесть. Что вы можете подать?
Судя по голосу, говоривший был мне не знаком ни в малейшей мере, но одно казалось несомненным: неизвестный отвратительно говорил по-немецки.
– Есть сардели с тушеной капустой, козий сыр…
– Лис, — с плохо скрытым возмущением начал я. – Ты разбудил меня, чтобы ознакомить с ночным меню заведения твоей подружки?
– Вальдар, ты зря не психуй. – В голосе Лиса сейчас не было слышно обычного ерничества. – Вникни, перед тем, как Ульрика подошла к гостям принять заказ, та подруга за стеной сказала бой-фраеру на замечательном французском языке, чтобы тот не сомневался, граф Бонапартий примет их с распростертыми объятиями.
Здравый смысл приходит благодаря опыту, который появляется благодаря отсутствию здравого смысла.
Симон Боливар
Неожиданные встречи всегда наводят на раздумья. Иногда о провидении Господнем, но чаще о том, что случайно, а что нет. Дорога, по которой мы мчались в Вену, была кратчайшей для тех, кто хотел добраться в столицу Австрии из Брно, где находились старинные владения рода Турнов. Конечно, это вовсе не означало, что ею не могут пользоваться прочие иноземцы. Из Франции же в Вену такой путь мог считаться самым что ни на есть окольным. Однако у Лиса были основания полагать, что незнакомцы были французами.
Впрочем, с одной стороны, армии базилевса Александра I уже стояли в землях Богемии, а с другой – множество французских эмигрантов, жаждущих возвращения на трон династии Бурбонов, селились по всей Европе, в том числе и на моей, по версии Института, здешней родине. Наступление воинственного узурпатора могло вновь сорвать их с мест. Или, может быть, ветром дальних странствий на постоялый двор занесло каких-нибудь искателей лучшей жизни, которые, запасшись рекомендательными письмами к влиятельному фавориту российского императора, намерены искать доходное место вдали от объятого воинственным ражем отечества.
На моих губах появилась кривая усмешка: они ничуть не хуже, чем мы с Лисом. Если так, быть может, есть смысл двигаться в Россию совместно. Завтра поутру необходимо будет прощупать, что за птицы залетели в «Серебряную кружку», и если птицы ценные, то обаять их и не отпускать от себя, пока не доберемся до места. Лишние крылья в нашем деле не помеха. Удовлетворенный проделанным анализом ситуации я наконец смежил очи, и ночная тьма сомкнулась надо мной, как вода над брошенным в озеро камнем.
…Красные драгуны генерала Корнуолиса охватывали левый фланг бригады графа Огинского, напирая и угрожая сбросить наскоро сформированные милиционные части континенталов в холодные воды Онтарио. Удар казачьей сотни в стык между колоннами англичан захлебнулся, встреченный плотным ружейным огнем. Больше резервов не было. И ружейных зарядов, увы, тоже. Блестящие кентуккские стрелки со своими длинными ружьями хороши в огневом бою, но в штыковой атаке от них мало толку. Вместо трех часов мы держались уже почти сутки, а обещанного подкрепления все не было. Сквозь окуляр подзорной трубы я видел, как, в панике бросая оружие, прыгают в воду вчерашние свободные фермеры, и понимал, что при всем желании превратить их беспорядочное бегство в правильное отступление не представляется возможным.
– Капитан. – Голос Лиса во сне звучал гулко, заглушая вопли, доносившиеся с поля битвы. – Надо отходить – в лес англичане не сунутся.
– Отойти – значит пустить врага к Питтсбургу, – упрямо наклонив голову, цедил я.
– А не отойти – значит завалить ему дорогу своими трупами. Как сахар бел, корпус Лафайета еще не все кружева на портянки нашил!…
Мой друг собрался еще развить эту мысль, когда на лесную поляну с гиканьем вынеслось десять упряжек с взятыми на передки «единорогами». Не давая времени, чтобы лучше рассмотреть нежданное уже подкрепление, соскочившие наземь артиллеристы споро подготовили орудия к стрельбе, и спустя минуту все десять стволов изрыгнули гудящую картечь навстречу смешавшимся драгунам. «Что за храбрец!» – воскликнул я, наблюдая опустошения, раз за разом производимые пушечными залпами…
Картина давно забытого боя отступила, давая место новому видению.
…Юноша с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, с горящим взглядом южанина стоял передо мной, пытаясь утереть пороховую гарь с закопченного лица. Лейтенантские нашивки, наскоро прикрепленные к его некогда белой рубахе с распахнутым воротом, свидетельствовали о совсем недавнем производстве нашего спасителя в офицеры.
– Ваш подвиг заслуживает высокой награды! – с искренним восхищением пожимая руку юному волонтеру, горячо проговорил я.