Сеятель бурь - Страница 5

– А если ждет, то как долго оно еще согласно ждать! – поставил жирную точку в моем рассказе не любивший политических длиннот секретарь.

Дорога шла под уклон, что в гористой Австрии обычное явление. Насколько я успел заметить, большинство дорог здесь идет вверх или вниз. Маячившие вдали над кромкой леса отроги заснеженных Альп точно утешали, что это еще не худший вариант езды. Впрочем, слава Богу, карабкаться по горам мы не собирались. Наш путь лежал к голубому Дунаю и его жемчужине, роскошной столице оперных див – Вене. Но пока, увы, до ее залитых солнцем парков и волшебных дворцов оставалось порядка шестидесяти миль. Это если по карте. А учитывая спуски и подъемы, то и все сто.

Запах хвои, висевший над дорогой, напоминал о приближении рождественских праздников. И хотя в наших краях в эту пору еще не витают мечты о подарках Санта Клауса, холодный ветер, обгоняющий пущенных в галоп скакунов, безжалостно гнал одиноких путников в тепло. Забиться куда-нибудь под крышу, к горячему очагу, над которым, шкворча, обжаривается поросенок или хотя бы пара куропаток, а сдобренный пряностями глинтвейн уже готов разгорячить застывшую в жилах кровь.

– До жилья еще две мили телепаться, – словно подслушав мои мысли, бросил в пространство Лис.

– Что? – поворачиваясь к нему, переспросил я.

– Холлабрун. – Сергей указал на верстовой столб с резным указателем. – Если «холл» по-английски значит «дом», то по-нашему это что-то вроде халабуды.

Я усмехнулся столь вольному переводу и поспешил напомнить другу, что здесь пользуются другим языком.

– Один черт, – отмахнулся сообразительный напарник, втягивая морозный воздух. – Надеюсь, толковый постоялый двор у них здесь найдется.

Должно быть, у моего друга какое-то особое чутье на постоялые дворы, таверны, трактиры и прочие места, где наливают и подают закусить. Не было случая, чтобы, потянув воздух носом, приобретшим в ходе жизненных передряг форму латинской буквы «S», он не определил верного направления. Сегодняшний день не стал исключением. Полнощекая хозяйка заведения, носившего романтическое название «Серебряная кружка», расплылась в простодушной улыбке, по достоинству оценив бобровые воротники на плащах вновь прибывших гостей.

– Всегда рады! Господа желают заночевать?

– Господа желают заночевать, отужинать, согреться. – Сергей быстрым взглядом оценил сдобную фигуру трактирщицы. – Ну и, там, побеседовать о возвышенном после всего, упомянутого выше. Фрау все поняла?

– Фройляйн, – кокетливо поправила молодуха, накручивая на палец выбившийся из-под чепца светлый локон.

– И это замечательно. – Лис взглядом указал ей на горевший в глубине залы очаг. – Но беседы при луне катят только после ужина.

Если уж Сергей что-то обещает, то исполняет непременно. Вот и сейчас, насытившись пуляркой с грибами под белым соусом и пропустив чарки три жженки, он раздобыл у хозяйки некое подобие гитары и залился майским соловьем о том, как ноет разбитое сердце, когда предмет любви, ступая по нему, уходит прочь.

– Лис. – Я активизировал закрытую связь. – Пойми меня правильно, я не собираюсь читать тебе лекции о морали и нравственности, но у нас нет времени для твоих амуров.

– Ну шо за дела, Вальдар! Все будет пучком. Утром мы сядем в седла, а амуры, если захотят, полетят следом на собственных слабо окрепших крыльях. А не полетят, то кто им доктор? Кстати, ты, часом, не знаешь, кто доктор у амуров? Насчет же всех прочих, крыльев не имеющих, вроде нас с тобой, я бы порекомендовал присмотреть какие-нибудь путные колеса и на них отправиться покорять Вену. – Лис из-под ресниц глянул на миловидную трактирщицу, затуманенные глаза которой, подобно белому флагу над крепостными башнями, свидетельствовали о готовности сдаться захватчику без единого выстрела.

– О, ваше сиятельство! – приглушив ладонью струны, перешел на сухую прозу покоритель доверчивых простушек. – Да вы, я вижу, уже спатоньки хотите. Глазки-то, поди, совсем закрываются. Капитан, вали на боковую, – раздалось в моей голове. – Не видишь, что ли, фройляйн уже рвется из корсета! Ульрика, солнце мое закатное, готова ли опочивальня для графа? А то ведь у него строгий режим, все по часам. Сама понимаешь, голубая кровь, это тебе не в скатерку высморкаться.

– Один момент, – заверила расторопная Ульрика, с явной неохотой поднимаясь, чтобы проводить высокопоставленного гостя в его свежевыметенные, пропитанные лавандовым маслом покои. – Один малюсенький, крошечный момент.

Как утверждают ученые, поздняя осень – это время, когда женятся самые закоренелые холостяки. Действительно, если ветер, заглушая вой продрогшей волчьей стаи, завывает самым большим и самым голодным волком, если дождь, леденея от собственного холода, отчаянно стучит в окна, умоляя пустить его согреться, если горящие в шандалах свечи не разгоняют мрак, а лишь наводят на мысли о похоронах, – приходит время либо жениться, либо завести собаку. Стояли последние дни ноября, а у меня не было ни жены, ни верного пса.

Я недовольно ворочался в своей нагретой серебряными грелками постели и никак не мог заснуть. Крахмальные простыни все больше сбивались в комок, а сон, еще недавно такой желанный, никак не приходил. Снизу, то ли из зала, то ли из каморки, где находилась спальня хозяйки, доносился то приглушенный голос Лиса, то грудное похохатывание разбитной трактирщицы, то игривое взвизгивание.

«А некоторые развлекаются!» – с досадливой завистью думал я, покрепче зажмуривая глаза. Счет баранов давно уже перевалил за тысячу, и этой виртуальной отарой вполне можно было бы накормить городок, предоставивший нам убежище. Но в тот миг, как вспомнивший о своих обязанностях Морфей примчался на мой затянувшийся зов, с улицы послышался окрик, и в ворота постоялого двора забарабанили. Отметив про себя, что легкокрылый бог сна не пользуется столь приземленными методами проникновения в жилище, я огорченно перевернулся на другой бок, вновь пытаясь заснуть.